Недавно костёр жгли на фоне речного пейзажа. Шутили, смеялись, накидывали мыслишки. Решили создать для комикса персонажа, Буквально знакомого всем нам не понаслышке. В основе сюжета извечно лежит конфликт. Мы моде в угоду четвёртую стену сломаем. Так единогласно был вынесен этот вердикт: Герой должен быть общественно узнаваем. И чтобы продюсеры тут же несли бабло, У «Marvel» c «DC» чтоб были мы нарасхват, Придуман был супергерой: Человек-Хамло. И говорящее имя: Навсех Насрат. Он не с Криптона, не с Марса. Он наш – родной! Паук не кусал его с прочими насекомыми. Родители чёткий пример показали свой. Ещё вдохновлялся соседями и знакомыми. Отец – диванный эксперт всех возможных сфер. Мать не телефоне с подругами год от года. В квартире из книг – лишь роман времён СССР, И тот подпирает шаткую ножку комода. Его научили с балкона швырять окурки, Бросать сигаретные пачки лишь мимо урны. Сказали, все люди на свете – тупые придурки. А главные в речи слова – те всегда нецензурны. Лет в восемь Навсех Насрат сжёг все кнопки в лифте. А в десять уже сложнее решал задачи: Хватал за грудкИ: «Копеечкой осчасливьте!» Всегда выбирая тех, кто не мог дать сдачи. Учебник открыл лишь однажды в учёбы часы. Аукались долго потом директрисе скандалы. Из Гоголя Гитлера сделал, добавив усы, И пошлые Пушкину пририсовал причиндалы. Он мир предпочёл по-своему постигать. Идейное есть воплощение. Вот оно: Всё можно либо сломать, либо обоссать. А третьего варианта не предусмотрено. Плевался везде, словно в городе жили верблюды, Орал благим матом под окнами песни ночами. И пенсию зА год спёр как-то у бабы Люды, Пропивши её за пятнадцать минут с корешами. Сломал сотню лавочек, тыщу разбил фонарей, И отфильтровал своей печенью пива он тонны. Коль ляжет на кассовый сканер вдруг мордой своей, То в чеке пробьются дешёвые тут же гoндoны. Конечно, в подъезде любил он справлять нужду, К большой, неуёмной, восторженной собственной радости. А к людям культурным испытывал с детства вражду, Считая, что вежливость - признак терпилы и слабости. Бухнув шмурдяка, валялся, пуская ленты. Сидел на кортАх, плюясь шелухой от семечек. И пошлые отпускал всегда комплименты, Свистя возбуждённо на всех проходящих девочек. Замолвим за джентльмена хотя б словечко. Уж если попал под обстрел из Амурных стрел, То на снегу нарисует ей жёлтым сердечко, И имя любимой, но если он долго терпел Ещё в комментариях с «левых» страниц шалил. В ком много говна, тот рьяно говнит других. Фекалии метко метал он, как гамадрил, Катая снаряды из мыслей вонючих своих. Вгонял оппонентов порой тугоумьем в истерику, Для спора всегда находя крайне веские поводы. Одним аргументом: «Та, нах, так сказали по телеку», - Он рушил любые солидные разума доводы. Общение с ним людей заводило в тупик: Был нужен толмачь с гоп-сленга на человечий. Он всем, кто не пьёт, говорил: «Ну, ты чё, не мужик?», - Не видя в сужденьи логических противоречий. Он коммуницирует с нами во всей красе, Мы все для него «корефаны», «батяни» и «братцы». И чтобы не злить его, лучше ты будь как все, Не дай тебе Боже хоть чем-нибудь выделяться. Одну знает рифму на слово «противогаз», Отрыжку считает он шуткой высокого тона. И чтобы не драить зазря телесА лишний раз, Себя заливает флаконами одеколона. Бетховен и Моцарт для парня «ваще никакие», Дали и Ван Гог для него – лишь тупая мазня. Во всех его бедах всегда виноваты другие: Соседи, масоны, правительство, учителя. Но стоит ли так Человека-Хамло обвинять? Такая реальность. В том нету его вины. Всю жизнь он пытается всех на Земле обосрать, Забыв перед этим процессом стянуть штаны. Но как-то однажды, отправившись погулять, Он видит – навстречу шагает парнишка со скрипкой С блаженною мыслью: «Легко тут мобилу отжать», Путь перерезает, сверкая шакальей улыбкой. Учтиво со всеми учил обращаться Кант, Насрат ни прочёл из философа даже строчку. Заточку достал из кармана: «Сюда, музыкант! Давай телефон и деньги гони на бочку». Что «после» - забыл. Запомнилось только «до». У жертвы гоп-стопа движения были лОвки. Парнишка ходил кроме музыки на дзюдо, Увидел в Хамле он пособие для тренировки. Хрустели и рёбра и кости обеих рук, И череп - по звуку судя - совсем пустой. И зубы на землю посыпались – под каблук. А челюсть заклинило в просьбе молитвенной: «Стой». Покинув спустя полгода одну из палат, И думая, чем и когда за леченье заплатит, Сегодня Навсех Насрат стал вдруг Всех Уважат. Но вряд ли его задора надолго хватит. Урок этикета в теории не понять. Доходчиво всё познаётся на собственной шкуре. Пытаться бессмысленно кое-кого обучать. Есть люди, подвластные только лишь грубой дрессуре.