#конкурс_a_achell   За шкафом дубовым, в углу темном живёт она. Лицо ее испещрено морщинами, голос — надрывное карканье, тело — нечеловеческое, не звериное. Рыщет она по домам чужим да жертву ищет. Схватит, в мешок засунет и сварит в котле. А на рассвете, с диким гиканьем, обратно в дом вернётся. И поминай как звали...      Вот такая вот страшилка на ночь. Такими и пугают детей в наших краях. Ведь запугивание мною – очень эффективный инструмент воздействия. Испугавшись, малыш может перестать плакать или баловаться, старательно закроет глаза, чтобы заснуть, и доест нелюбимую кашу. Он сделает всё, чтобы Я не пришла.         А что если это моя работа? Ведь питаться эмоциями людей — такое экзотическое лакомство...         Эта история одной Бабайки, чья жизнь была наполнена чужими страхами. Но ничего не вечно. Миру свойственны перемены. И однажды, когда прийдёт время, один неверный проступок направит её по давно забытой тропе. И вот, настал тот переломный момент, когда создатель меняется местами со своим творением. И настанет неминуемый конец...   ... Или начало новой жизни, где есть место счастью и, возможно, любви?    Звон старинных напольных часов раскатился по дому, загудел в висках гулко и бронзово. Вздрогнув, я едва не пролила себе на колени горячий кофе. Бросив взгляд на тусклый медный циферблат тех самых часов, огромных, в человеческий рост, в потемневшем от времени деревянном корпусе с резным орнаментом из листьев плюща, я тяжко вздохнула.       "Пора!"— мелькнула в голове мысль, потонув в бесчисленном количестве таких же серых и невзрачных.        Опять придется идти на давно не любимую и, я бы даже сказала, ненавистную работу. Из ночи в ночь... Единственное, что не позволяло мне скатиться в безработицу, это щемящий голод. Он вынуждал меня встать и идти, даже если сил совсем не осталось. В желудке хоть и не урчало, но в разуме уже стало мутиться.          В комнате царила зловещая атмосфера. Окна были зашторены, одна свеча тускло догорала в канделябре. Приятный полумрак ласково пощипывал глаза.         Подойдя к зазнавшему свою юность во времена венецианских карнавалов, дубовому трюмо, я извлекла из его недр простую черную накидку в пол. Плотный балдахин скрывал все пространство вокруг, заставляя меня почувствовать себя в тесной матерчатой коробке, и лишь мелькала узкая полоска света от развернутых полотнищ. Чуть помедлив, я достала деревянный ящик, закрытый на изящный кованый замок. По сравнению с остальными предметами в комнате, он выглядел по особенному ново и нелепо.         Я осторожно открыла замок и откинула крышку.         На алой бархатной подкладке лежала  Баута. Лоскутки атласа покрывали всю поверхность маски. Она была лишена всяческих украшений, излишеств, выглядела просто и не сразу бросалась в глаза. Ничем не расписанная, не инкрустированная, она не представляла для людей никакой ценности.      Но только для людей.      Я ласково погладила ставшую единственной вещь, которая была для меня той нитью, которая связывала меня с моим прошлым.           Теплая, словно живая, маска коснулась моего лица. Пространство съежилось до узких прорезей. Дышать стало тяжело, накатывала привычная слабость. Осталось только дикое, темное желание слиться в одно целое со страстно льнущей к щекам, лбу, пересосице, маской. Тело больше мне не принадлежало...           Глухое, неясное чувство тревоги, ворочалось в груди, царапалась острыми краешками. В горле пересохло, сердце...или то, что служило ему заменой, больно колотилось об ребра. Так всегда бывало при переходе, своеобразная зашита, а может и способ абстрагирования одного мира от другого.           В этом мире бесновалась природа. Ветер рвал не опавшие листья на деревьях, разметал подол моего плаща, бросился подобно оголодавшему зверю мне на лицо. Холод болезненно защипал мои щеки, в нос ударила осенняя сырость. Как сквозь толщу воды, я услышала звуки, доносившиеся из соседней комнаты. Воздух моментально стал спертым, появилась из ниоткуда взявшаяся духота. — Спи, а то Бабайка придет и утащит тебя к себе!      Я шумно втянула носом воздух. До чего же мне наскучили эти слова! Но запах...запах страха и ненависти сводил с ума!       Чудовище во мне хищно облизнулось. — Нет! Не хочу Бабайку! — мальчик заплакал, закрывая ладонями свое опухшие от слез личико. — Мама, пожалуйста! — Не хочешь? — женщина нависла над ребенком, словно большая черная тень. — Тогда веди себя хорошо!        Она встала с кровати и направилась к выходу, как позади нее раздалось жалобное: — Мамочка, мне страшно...         Женщина застыла в дверном проеме, став каменным изваянием, явно обдумывая слова. Я слышала неровное биение ее сердца, то,  на секунду она забыла как дышать.         Я собралась возвращаться обратно, так как делать мне здесь было нечего, но свет померк. Кромешная темнота заполнила собой все пространство. В коридоре послышался звук удаляющихся шагов.         Охота началась.         Как правило, я выжидаю несколько секунд, прежде чем начать. Дети за это время более податливые, их легко напугать даже смехотворной мышиной возней. Маленькое сердечко начинает быстро-быстро биться и это становится для меня импульсом, который, в свою очередь, переростает в азарт.          Я сделала шаг вперёд. Подол плаща зашуршал по полу, жалобно скрипнули половицы. Это могло значить только одно — страх ребенка стал настолько силен, что мог открыть переход между мирами и сделать его обитателей осязаемыми. Даровать им жизнь в новом теле, ведь у любой нашей мысли есть неприятная побочка — сбываться. Это может быть как безобидное, с виду, желание получить конфету, так и более тяжеловесное. Например: желать человеку смерти. Этот закон действенен и со страхами.   Любая мысль, промелькнувшая в вашей голове имеет свой вес. Все зависит от желания ее реализовать. — Я тебя не боюсь! — тоненький голосок дрогнул, мальчик явно храбрился.        По моему лицу поползла кривая усмешка.  Как мне это знакомо... — А стоит, — в звенящей тишине мой хриплый шепот показался по-особенному зловещим.         Сердце стало биться чаще, я уловила его желание кинуться к двери. — Тише, малыш, от меня не так-то просто сбежать.         Он попытался закричать, но я лишила его и этой возможности. Способность отнимать голос пользовался у меня нездоровой популярностью.         Моя обтянутая кожей конечность любовно прошлась по его скуле, прочертила дорогу до ушка. Не рассчитав силы, я нечаянно рассекла когтем его щеку. Паренёк задрожал. — Не сегодня.         Сказав это, я растворилась в ночи.                                   *        *         *        С той ночи мы стали неотъемлемой частью друг-друга. Каждый раз, когда он чего-то боялся, я стояла за его спиной. Его били за школой старшеклассники, учителя снижали оценки, отношения с матерью стали натянутыми. Как выяснилось, после того случая, он перестал считать ее защитой. Женщина, что хотела слегка "припугнуть", утратила его доверие на многие годы. Самое страшное, что винил во всем он не меня. Я — лишь следствие материнской халатности и неуважительного отношения к детским страхам. Ведь поговори она с ним, объясни, что паралельный мир существует, но он не страшен до тех пор, пока мы сами не притягиваем из него плохое. Если тебя зовут в гости, да ещё так настойчиво, будешь ли ты препираться? — Милый, давай поговорим, прошу! — в который раз умоляла женщина, валяясь на полу от бессилия.           Ее слова, крик отчаявшийся матери, искренне желающей помочь, не способны были растопить ледяную преграду, ставшую между ними. — Мне не о чем с тобой говорить! — зло рявкнул Даниэль, хлопая дверью своей комнаты.         Я чувствовала, что с каждым днём в сердцах обоих умирала частичка души. Зверь во мне ликовал, праздновал победу, наедаясь чужим горем до отвала, а мне было плевать. Не было чувства эйфории как в начале. Лишь лёгкое покалывание совести. Больше ничего.                                    *    *    *          Я переодитески таскала Дани игрушки.  Не знаю, чем они так нравятся детям?         Повертев в руках старого плюшевого мишку, я задумалась. Мне нравились старинные вещи. Они обладали особой изюминкой, коих небыло в современных изделиях. Слово "старый"  не до конца демонстрировало все проплешины и внешний вид игрушки. Как по мне, под описание больше подходило "Ветхий".          Преодалев рутинную процедуру с переносом, я очутилась в спальне. Все стены были увешаны постерами с различными мультипликационными героями игр и фильмов. Вещи были разбросаны в хаотичном порядке, запах пота щекотал нос и раздражал рецепторы. Сам мальчик сидел за приставкой и нещадно рубил мне подобных.  От меня не укрылся тот факт, что делал он это по настоящему жестоко. Графика предусмотрела и самые аморальные варианты. В мониторе прозвучал раскатистый рык, из экрана брызнула кровь. Эпизод закончился и картинка потухла.         Я секунд десять стояла в оцепенении. Неужели, это нас Люди веками считают чудовищами? Сами же создают страхи, внушают их детям и свято верят в них сами. Мы — лишь следствие человеческой слабости и глупости. Благодаря страхам, людьми можно манипулировать.         Окна были плотно зашторены, тусклые лучи света едва пробивались сквозь толстую материю. Тень, отбрасываемая настольной лампой, черной уродливой кляксой расползалась по стене, тянулась всеми своими щупальцами и касалась детской ладошки.           Мое внимание привлекла кровать. Обычная, без резьбы, она была выполнена из самого обычного дерева, не славилась росписью, она была...обычной, ничем не отличаемая от тысячи таких же. И только одно отличало ее от остальных — игрушки. Простое слово, а сколько вложенного в него смысла. Вся кровать была завалена различными мишками, зайчиками, клоунами и прочей продукцией рукодельного цеха.           Я невесомо скользнула к зверинцу и, поцеловав мишку в лоб, на прощание, как делала всегда, приготовилась уходить.           Мои пальцы коснулись живой поверхности маски, но протянуть за шнурок я не решилась.           Чудовище в моей грудной клетке злобно ощетинилось. Я почувствовала его напряжение каждой клеточкой тела. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Казалось бы, чего боятся бессмертной? Вот и я не знала, но если моя интуиция подсказывала обратное, дело действительно дрянь.           Стук в дверь раздался неожиданно. Я по птичьи повернула голову на звук. Когти впились в кожу, разрывая мягкие ткани  осязаемого тела. — Кто здесь? — Дани соскочил со стула и направился в сторону двери с не прорачным намерением ее открыть.         За дверью его ни ждало ничего хорошего.         Мне нельзя было вмешиваться в ход истории. Это претит всем существующим законам и карается дполнительным сроком рабства на определенный срок, но и сидеть сложа руки я попросту не смогла.        Словно в замедленной съёмке, Дани коснулся подушечками пальцев дверной ручки.         ...Раз      Мое тело скрутила судорога, рот открылся в беззвучном крике, когти вонзились в хрупкое человеческое тело, разрыввя на части грудную клетку. Боль была настолько невыносима, что простой человек умер бы мгновенно. Загвоздка состояла лишь в том, что я уже давно не вхожу в ряды смертных.           ... Два       Отделившись от тела, я мутным взглядом проследила за валяющиеся на полу оболочкой. То, чем я являлась, люди зовут  душой. Бестелесной, бескровной, но сохранившей разум.        Даниель, ловно зачарованный, смотрел на меня с ужасом, не в силах сделать вздох.            ...Три!         Одним резким движением я вошла в детское тело. Не зря душу сравнивают с наполненным сосудом. Сменив тело, душа не сможет исчезнуть без следа. Если не поторопиться, один из нас погибнет. Сомнений в том, кто это будет, у меня не осталось.       Боль сначала стала невыносимой, а потом исчезла, словно ее никогда и не было. Свет сменился тьмой, а в голове снова не осталось ни одной мысли.        Только кровь на детских рученках напоминала о случившемся.                               *       *       *          ...Двадцать лет спустя.        Босые ступни едва касались бетонного пола, парили над землёй и слегка покачивались в такт движениям. Подол простой черной накидки скользил вслед за хозяйкой. Внушительные острия когтей  волочились следом, оставляя в памяти здания глубокие рытвины, разрушая царившее здесь ранее затишье. Эти звуки эхом отлетали от стен, излетая все дальше и дальше, в самую сердцевину коридора. В совершенной тишине эти звуки стали зловещими, предвестниками чего-то неизбежного, но не всегда ужасного.      Пол плотным балахоном виднелись едва заметные очертания. Пожелтевшее от времени покрытие маски рассохлось и покрылось глубокими трещинами. Словно морщины, борозды испещрили поверхность некогда благолетной Бауты. Но Ее это словно не волновало. Старость постучит в дом каждого. Рано или поздно? Это решать совсем не нам.        Дверь, покрывшаяся коррозией со скрипом отворилась, являя взору абсолютно пустую, на первый взгляд, комнату. Но ведь первое впечатление от увиденного обманчиво, не так ли?        Съежившись от холода, обхватив себя руками, дабы удержать тепло, лежал мужчина. Кости, обтянутые кожей, крупно тряслись. Не то от холода, не то от употребленого препарата, он так ничтожно проживал свою жизнь. — А, — голос показался Ей знакомым, словно доводилось слышать его раньше. — Это ты!        Говоривший устало облакотился об стену. Его расфокусированный взгляд был устремлён куда-то сквозь меня.       Я кивнула, сделав пару шагов навстречу. — А ведь я тебя запомнил...— из горла мужчины вырвался протяжный хрип, и он зашелся в кашле, — мой персональный страх, преследовавший меня на протяжении всей жизни.       В синеве глаз сверкнули молнии, искривились в злой усмешке губы.         Черно-балахонница слушала внимательно, не перебивая. Слова здесь были неуместны. Меж тем, мужчина продолжил: — За мной пришла? — невесело спросил он, потянувшись к бутылке, видимо, решив, что такая беседа требует больше алкоголя. — Я не собираю души, человек, — я покачала головой, — у меня другая задача.        Беззубый рот мужчины исказила злая усмешка. — Легко тебе говорить...        Я смотрела на него, затаив дыхание. На мгновение передо мной оказался не взрослый мужчина, заросший бородой, а семилетний мальчик, напуганный и растерянный. Ведь, сложись все иначе, кто знает, кем бы он сейчас был? Но прошлого не воротишь и нам было дано предостаточно времени, чтобы обдумать все как следует. — Проваливай, нечистая сука! И без тебя тошно!          Мне не пришлось повторять дважды.          Коснувшись завязок, я потянула за ее кончик. Резкий порыв холода ударил мне в лицо, тела коснулась ночная прохлада. Обернувшись через плечо, до мужчины долетел обрывок фразы, такой необходимой в детстве, но настолько бесполезной сейчас: — Я люблю тебя, Дани...                               *       *       *           "Филморт Даниель" — гласила эпитафия, выжженная на дощечке неравнодушным смотрителем кладбища.          Бессмысленная подборка букв и звуков. Имя, данное при рождении и только. Денег не было даже на достойные поминки. Как выяснилось, все средства ушли на погашение кредитов, оставленных Даниелем при жизни.           Мать Даниеля закрыла руками рот и захлебывалась собственными слезами. Глубокие морщины залегли под ее глазами, лицо осунулось, истощилось. Похождения сына и бесчисленные побои принесли свои плоды.           Она просидела около могилы сына до самого вечера, пока ее не выпроводил под руки чуткий сторож.           Я застала тот момент, когда к могиле Даниэля подошла незнакомка. Постояв немного около креста, она сплюнула прямо на землю. И рухнула наземь, проклиная тот день, когда они встретились и то, что он с ней сотворил.          Лишь уходя, я заметила раздвоенную ауру, исходившую от этой девушки и крохотную жизнь, зародившуюся в ее утробе.           Как же больно осознавать, что люди, которых ты помнишь ещё детьми, вырастают и становятся теми, кем ты видишь их сейчас.            Прости, Дани, я больше не твоя тень...                            *      *      * — Спи, кому говорю! Не будешь слушаться, позову Бабайку! — А мы с ней подружимся! — воодушевленно воскликнула малышка, хлопнув в ладошки. — Ей там так одиноко... Может, поэтому она такая злая?        Глаза ее светились неподдельным счастьем. Прижавшись теснее к материнскому боку, девочка продолжила мечтательно: — Как же я хочу ее увидеть... Мам, ты можешь пригласить её к нам в гости? Ты же сама сказала, что можешь не "позвать"?!         Женщина замялась, очевидно, не зная как реагировать, но было видно, что она совершенно не переживает по этому поводу. — Спокойной ночи, солнышко! — ласково прошептала женщина, коснувшись губами детской щёчки. — Бабайке, как увидишь, передавай "привет"!       Малышка кивнула и залезла в кровать, плотно укутавшись одеялом, так, что остался торчать один носик. — Бабайка, ты здесь? — тихонько, чтобы мама не слышала, позвала Эриал. — Здесь.       Я стояла около окна и смотрела в окно. Небо было просто усеяно звездами. Они сияли очень ярко и казались очень четкими на темно-фиолетовом небосклоне, собираясь в незнакомые мне созвездия. Мне пришло в голову, что я понятия не имею, отличается эта ночь чем-то от других или нет, ведь я обычно не разглядываю ночное небо... — Почему ты не хочешь показать мне свое лицо? — девочку просто распирало от любопытства, и она все время норовила заглянуть мне под капюшон. — Ты испугаешься. — Не правда! — запротестовала упрямица. — Ну пожалуйста!         Я выдохнула. В конце концов, это моя работа. Отчего мне так не хочется ее выполнять? Неужели, я боюсь потерять этот маленький и любознательный комок чистого позитива? Да ну, бред.         Но маленькие ручки уже исследовали изгибы маски, проводили крохотными пальчиками по трещинам. Особенно ей понравился импровизированный нос. Ее ладошки потянулись к завязкам. Я собралась запротестовать, но было поздно — Баута уже валялась отброшенная на полу.         На нее уже никто не обращал внимания. Все мои мысли и дальнейшее существование было заключено в ее реакции. — Ого...— она выдохнула, а я зажмурилась, представив дальнейшие крики о помощи, но ее ответ меня полностью дезориентировал: — Ты такая красивая!        Я не поверила своим ушам. Красивая? Это шутка? — Почему ты прятала лицо все это время? — Ты не боишься? — с недоверием протянула я, отходя от шока. — Я тебя люблю, Бабайка! Можно я буду называть тебя Санни?        Я лишь запоздало кивнула, когда ее руки обхватили мою шею и притянули ближе. Я не успела и слова сказать, как ее губы коснулись  кончика моего носа.          Мне ничего не оставалось сделать, как обнять ее в ответ ещё крепче.          Наконец, пророчество исполнилось и девочка, рождённая ненавистью, даровала мне свободу.     За шкафом дубовым, в углу темном живёт она. Лицо ее испещрено морщинами, голос — надрывное карканье, тело — нечеловеческое, не звериное. Рыщет она по домам чужим да жертву ищет. Схватит, в мешок засунет и сварит в котле. А на рассвете, с диким гиканьем, обратно в дом вернётся. И поминай как звали... — Ну что за глупости? — по-детски надула губки Эриал, высказывая свое возмущение. — Кто это писал? Это был твой знакомый? — Эм...        Раньше я не задавалась подобными вопросами. Привыкла жить в одиночестве и рассуждала исключительно своими догадками. Да и некому было подкинуть пищу для размышлений... — Перепишем! — уверенно заявила она, уперев руки в боки, а потом, смутившись, добавила: — А как правильно?  "За шкафАм" или "ЩкафАм?"          Конец.