Wild Boy
2019-06-26 06:49:48
дом, в котором...
Думки вголос, Відгуки та рецензії
«Серый Дом не любят. Никто не скажет об этом вслух, но жители Расчесок предпочли бы не иметь его рядом. Они предпочли бы, чтобы его не было вообще».
Есть книги, которые ты считаешь хорошими. Есть книги, которые ты перечитываешь, потому, что что-то они в тебе перевернули однажды. А есть книги, которые делят твою жизнь на «до» и «после»: «Дом, в котором...» стал для меня той чертой, которую я провел между нежеланием читать подростковую литературу и тем, что я сам стал автором этого жанра.
Именно Мариам (автор «Дома») научила меня тому, что герою необязательно быть красивым, или умным, или в чем-либо успешным – да ему даже не обязательно находиться в кадре, чтобы создавать вокруг себя целый мир собственных убеждений, правил, видеть вещи не такими, какими кажутся на первый взгляд. После этой книги я научился созерцать, и мне это понравилось настолько, что теперь и мои персонажи стремятся передать мир не только через привычные нам описания, но будто пропуская его через себя и читателя.
Цитату, что я привел выше, нельзя расценивать только как описание того здания, в котором находятся наши герои – это тонкая метафора о том, что общество думает о тех, кто отличается от них чуть более явно, чем «следует». В Сером Доме живут дети-инвалиды. Они катаются на заднем дворе на колясках, и жители соседних домов отводят глаза от забора, чтобы не видеть этого. Они дружат, сбиваются в ограниченные комнатами стайки и ведут иногда очень уж ожесточенные войны, и никто из «нормального мира» не хочет этого слышать. Они влюбляются, скрывают это неумело и по-детски трогательно, или выставляют свои чувства напоказ, но и этого никогда не узнают жители Расчесок. Почему? – потому что ни Дома, ни этих детей не существует ни для кого из внешнего мира (а теперь задумаемся, есть ли кому-то, кроме самих инвалидов дело до инвалидов).
Я могу хоть полностью переписать для вас роман и мое его видение. Я читал его трижды, сейчас слушаю аудио-версию, просто потому, что сильно скучаю по слогу Мариам Петросян и тому, как она чудесно создает неповторимые образы всего из пары мазков. К «Дому» можно относиться по-разному, и после каждого прочтения я делал для себя новые выводы: мне нравилось думать о нем, как о сказке, потом – нравилось искать метафоры и скрытые смыслы, после – воспринимать его как взрослый человек, стараясь увидеть все без фантастической мишуры и, опять же, понял книгу совсем иначе, нашел новый посыл (очень страшный, к слову).
Мне двадцать, и я впервые взял в руки эту книгу. Я прокатился по разрисованным чудны’ми граффити коридорам вместе с Курильщиком, впервые нализался Лунной Дороги, и с видом восторженного изумления впитывал в себя весь многослойный мир, что, как штукатурку со стен, слой за слоем, открывали для меня другие персонажи (удивительное их множество). Проникался любовью к деталям и умением выписывать даже случайных детей «в кадре» так, что помнишь о них до конца книги (привет бармену-Кролику, появившемуся раз за все повествование, но поселившемуся в голове на долгие годы, как герой, «открывающий» мир Кофейника).
Мне двадцать два, и я прошу близкого мне человека прочесть мне книгу вслух. У нас уходит три вечера и три ночи, потому что оторваться каждый раз – сложнее некуда. Мы едва поспеваем за Сфинксом, который, размахивая протезами, ведет нас мимо Первой, где ровными рядами сидят местные ботаны, мимо Второй, где за зелеными очками и своими Крысами прячется самая настоящая Смерть, мимо Третьей, где носят вечный траур по длинной Тени хромоногого остроклювого лидера, печально звенящего ключами от всех дверей Дома – но так и не отыскавшего брата ни за одной из них. Мимо Русалки, вплетающей фенечки в волосы (и наше сердце сжимается от любви и тоски по ней – даже сейчас), мимо Рыжей и Лорда, любящих друг друга так отчаянно, что кровь из носу. Мы бежим за Слепым, который, как ни приближайся – все дальше и дальше от нас, где-то в глубине Леса, под пение безумца-Табаки, старательно прячет от нас истинный смысл произведения.
Мне двадцать четыре, и я окружаю себя преподавательским составом «Дома», вместе с ними пытаясь понять «что не так с этими детьми?». А потом – с холодным равнодушием Черного раскладываю изнанку на составляющие, слишком взрослый, чтобы поверить в этот удивительный мир.
Мне двадцать пять. Я продавал книги и читал все, что удастся утащить с полки (чтобы начальник не заметил) в каких-то ужасающих количествах. Мои настольные Библии – Керуак и Берроуз, Несбе и Харрис, Сартр и Фаулз. Но я пишу рассказ про подростков и для подростков, потому что «Дом в котором...» однажды показал мне, как важно говорить с детьми о жизни так, чтобы они не заблудились.
Удивительно, как я умудрился обойтись без спойлеров, вау.